27 июня 1764 года распоряжением Адмиралтейств-коллегии помощник главного командира Архангельского порта капитан первого ранга Василий Яковлевич Чичагов назначался начальником экспедиции, посылаемой с целью возобновления китовых и других звериных и рыбных промыслов на Шпицбергене.

Помощниками Чичагову определялись соответственно капитан-лейтенанты Никифор Денисович Панов и Василий Матвеевич Бабаев. При этом все три моряка, а также другие назначенные в экспедицию офицеры автоматически повышались на один чин – хотя объявить им об этом предполагалось не сразу, а по прибытии в Колу, откуда упомянутая экспедиция должна была стартовать к своей цели:

Ee Императорское Величество жалует для ободрения при самом отправлении повышением чина; потом, когда их тщанием достигнут благополучно до назначенного места, то могут сами себя объявить высочайшим именем — повышенными другим рангом, а после возвращения из оного похода по рассмотрению их усердия и третьим рангом награждены быть имеют. Во время сего пути всем офицерам, унтер-офицерам и рядовым ее Императорское Величество определяет по их чинам двойное жалованье, а наемным людям — двойную плату против обыкновенной, которое и года на два вперед выдать можно.

 Делалось такое ради пущей секретности – ибо настоящая цель экспедиции ни к каким китобойным промыслам отношения не имела: состояла она в поиске морского пути из Архангельска на Камчатку через Северный Полюс и была засекречена императрицей Екатериной даже от собственного Сената. Подобная секретность, впрочем, учреждалась не столько ради боязни происков иностранных конкурентов, сколько из страха конфуза: неудача экспедиции ударила бы по международному престижу Екатерины, и без того не очень еще уютно чувствовавшей себя на захваченном силой троне.

Для вожделенного пути из Атлантики в Тихий океан в конце восемнадцатого века существовало три предполагаемых маршрута. Во-первых – так называемый "Северо-западный проход", простирающийся вдоль малоизученной северной оконечности Американского материка – точнее, среди островов Канадского Арктического архипелага. Этот проход и в самом деле существовал – впервые им прошла экспедиция Роальда Амундсена в 1903 – 1905 г.г., однако никакого практического значения для мореплавания это открытие не имело. Во-вторых – путь вдоль северных берегов Евразии. Его перспективность подтверждалась достоверными следами пребывания русских промышленников на сибирском побережье от о-ва Вайгач до устья реки Лена, а также результатами Великой Северной экспедиции 1733-1743 г.г. Но был, вернее – казалось, что был, еще и третий вариант, сводившийся, по сути, к путешествию из Атлантики в Берингово море по геометрически-кратчайшему маршруту – через Северный полюс. По мнению Ломоносова, в непосредственной близости полюса в летние месяцы простиралась свободная от сплошных льдов вода. Основные доводы ученого были следующими: согласно ломоносовской теории полярных сияний, эти природные чудеса свидетельствуют о наличии в атмосфере водяных паров, а следовательно – широкой водной поверхности, откуда идет испарение. Кроме того, предполагалось, что вокруг полюса находится участок суши с довольно высоким берегами – то есть, не имеющий рек со стоком в море. Ломоносов считал, что отсутствие таких рек гарантирует отсутствие мощных прибрежных льдов. Оба этих предположения были ошибочны – однако выяснилось это много времени спустя после смерти Ломоносова. Верным же было наблюдение ученого о дрейфе арктических льдов в западном направлении – но вот делать из этого факта вывод о наличии в районе 80 градуса с. ш. свободного ото льдов моря никаких оснований не было.

20 сентября 1763 года, уже при Екатерине Второй, Ломоносов официально передает президенту Адмиралтейств-коллегии, наследнику престола генерал-адмиралу Великому Князю Павлу Петровичу, которому как раз в этот день исполнилось 9 лет от роду, "Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию" – подробное обоснование необходимости учреждения экспедиции по поиску пути в Америку и на Камчатку. Три месяца спустя проект поступил на рассмотрение в т.н. "Морскую Российских флотов комиссию", бывшую как бы коллективным заменителем малолетнего генерал-адмирала – результатом ее работы стал доклад императрице, что, в свою очередь, имело результатом ее указ от 14 мая, уже на основании которого Адмиралтейств-коллегия выпустила то самое распоряжение от 27 июня.

Поморские земляки и птенцы гнезда петрова…

По меркам российской государственной машины, решение об экспедиции приняли исключительно быстро. Тем не менее, между подачей "Краткого описания…" 20 сентября и указом императрицы от 14 мая произошел ряд довольно существенных событий, повлиявших на маршрут экспедиции принципиальным образом. Дело в том, что первоначальный текст "Краткого описания…" предполагал путь вдоль сибирских берегов – хотя и в отдалении от них, где, по мнению Михаила Васильевича, имелась чистая ото льда вода. Однако, "Морская Российских флотов комиссия" решила самостоятельно исследовать вопрос и срочно вызвала в Петербург всех, кто так или иначе имел отношение  к высокоширотным плаваниям: промышленников, ходивших на Шпицберген и Новую Землю, матросов, плававших в северных морях. Сам Ломоносов принимал активное участие в слушаньях.

Эти показания заставили Ломоносова написать в марте 1764 года т.н. "Первое прибавление" к своему "Краткому описанию", в котором первоначальный маршрут планируемой экспедиции был радикально изменен. Вместо плавания на Восток от Северо-восточной оконечности Новой Земли, ученый теперь предлагает идти на Северо-запад, обходя Шпицберген с Запада и, приблизившись к Гренландии, уже оттуда идти на Восток, т.е. фактически – через Северный полюс.

Подготовка к плаванию

Сразу же после получения императорского указа от 14 мая 1764 г., Адмиралтейств-коллегия вплотную занялась организацией экспедиции. Смета экспедиции, согласно указу от 14 мая, составляла 20 000 рублей, что позволяло готовиться со всей необходимой серьезностью. Было решено отправиться из Колы на трех специально для того построенных в Архангельске судах, названных по именам их командиров – «Чичагов» длиной 90 футов и 82-футовые «Бабаев» и «Панов». Данное повеление было исполнено в точности – суда спустили на воду 1 августа 1765 г., а 5 сентября они вышли в море. Это были, выражаясь теперешним языком, суда специализированные: корпуса их имели скругленные обводы (как у традиционных поморских лодей или у современных ледоколов), что в случае сжатия льдами приводило к выталкиванию судна вверх, а не к его разрушению. Также, ради повышения прочности, корабли имели усиленный шпангоут и дополнительную обшивку сосновыми досками (позже для подобной цели станут применять обшивку из медных листов), в качестве балласта, вместо объемных мешков с песком было взято полосовое железо. «Чичагов» нес 16 пушек, «Бабаев» и «Панов» - по 10. По типу парусного вооружения все три судна были бригантинами, хотя иногда их считают корветами. Экипажи составляли 76 человек и дважды по 51 человеку, соответственно. Офицеров, как мы знаем, было всего 6 человек, по два на каждом судне. Кроме штурманов, подштурманов, штурманских учеников и матросов в состав команды каждого судна входили мастеровые: кузнецы, конопатчики, парусники, плотники, по три вольных кормщика, а также люди, названные в документах «промышленниками». Им, по-видимому, предстояло заниматься добычей природных ресурсов в море и на вновь открытых землях. Было, разумеется, на каждом судне и по священнику.

А вот как снарядили вещами эту команду. Всем пошили овчинные шубы, такое же нижнее платье, треухи, бахилы и рукавицы с варегами. Для борьбы с цингой было припасено 148 ведер водки сосновой,10 пудов мёда-сырца, 46 фунтов хрена толченого, 10 фунтов горчицы, 3 с половиной пуда хмеля, 58 пудов пшеничной муки, 6 четвертей лука, 60 с половиной пудов толокна, 45 батманов чеснока, 46 ушатов морошки, 2 четверти ржаного солода и 1 анкер рейнского уксуса. Помимо этого вольному (то есть не казенному) кухмистру Кейзеру заказали изготовить сушеного супа – по полтора пуда со специями и без специй – первый обошелся по 4 руб. за фунт, второй – по 2 с половиной.

Теперь взглянем на снаряжение экспедиции специальными знаниями, навигационным и исследовательским оборудованием. Штурманской части большое внимание уделялось с самых первых шагов – более того, первоначально вообще предполагали нанять опытных штурманов за границей. Однако, в конце концов решили обойтись своими – с тем, чтобы осуществить для них специальную подготовку силами Академии наук. Первоначально лекции штурманам и штурманским помощникам должен был читать академик С. Я. Румовский как наиболее значительный академический астроном, но он вступил в серьезный конфликт с Ломоносовым (который, мы видим, конфликтовал отнюдь не только с немцами), в результате чего Михаилу Васильевичу пришлось взять этот труд на себя. Лекции читались в продолжение нескольких месяцев на дому у ученого, тогда как вклад Румовского ограничился написанием руководства «Способ нахождения длины места посредством Луны». В дополнении к этому руководству ученый составил «Таблицы расстояний Луны от Солнца на С. Петербургский меридиан», благодаря которым и с помощью новейших приборов, о которых – чуть погодя, можно было эффективно определять положение судна. Помимо инструкции Румовского, участники экспедиции получили еще и «Наставление мореплавателям» по счислению координат и съемкам, составленное А. И. Нагаевым. Кроме этого для экспедиции изготовили копии всех имевшихся в наличии карт, а также сокращенные версии экспедиционных журналов Беринга и Чирикова.

И, наконец, нельзя не сказать о сочиненной Ломоносовым «Примерной инструкции В. Я. Чичагову» – последнем, по сути, научном сочинении великого холмогорца. Она была утверждена на заседании Адмиралтейств-коллегии 5 марта 1765 г. – возвращаясь с него, Михаил Васильевич простудился и больше уже из дому не выходил. А 4 апреля 1765 г. – совсем незадолго до отправления кораблей Чичагова в море – Ломоносов скончался.

В «Примерной инструкции» ученый, бывший в наших современных терминах «научным руководителем проекта», не только ставит перед мореплавателями задачи, но и сообщает им все известные ему самому сведения, которые могут оказаться полезными. Здесь Ломоносов сумел свести воедино и полученные научные знания, и опыт юности, когда отрок Михайла несколько сезонов ходил в море с отцом. Так, например, он перечисляет различные признаки близости берега – вплоть до присутствия чаек с рыбой в клюве, т.е. находящихся вблизи своих птенцов, а следовательно – гнездовий, расположенных всегда на суше.

Сколь полезными в реальном плавании оказались сведения из «Примерной инструкции»? Сын Василия Яковлевича – Павел Васильевич, также моряк, адмирал и морской министр России во времена Александра I, всегда относившийся с известным скепсисом к действиям чиновников по управлению флотом, отмечал, тем не менее, что примерно на свою треть этот труд Ломоносова имел, в общем, отношение к действительности. Что, по его же мнению, является очень даже неплохим показателем.

И в то же время отметим, что, снабдив экспедицию довольно современным на тот момент времени навигационным и научно-исследовательским оборудованием, Адмиралтейств-коллегия не удосужилась включить в ее состав штатного рисовальщика и ученого-натуралиста, хотя подобное было в те годы вполне обычной практикой. Почему так вышло – один Бог ведает!

Первая попытка

Приказ «сняться с якоря» Чичагов отдал 9 мая 1765 г. Суда вышли из Колы и 16 мая, при попутном ветре, достигли острова Медвежьего, где северные ветра заставили их задержаться до 25 мая. 5 июня, когда суда экспедиции находились к западу от Клокбая под 77? 51’ с.ш., их остановили льды, среди которых, по словам Чичагова, суда почти сутки находились в немалой опасности. Интересно, что на этой же широте флотилия встретила китобойные суда – два английских и три гамбургских. Вообще, встречи с промысловиками будут происходить затем постоянно – даже в самых труднодоступных местах. Чести, однако, это у наших мореплавателей не отнимает, и вот почему: целью экспедиции была добыча отчуждаемого знания, то есть сведений, которые могут быть опубликованы по всей строгости правил научных публикаций. После чего эти сведения, по сути, становятся достоянием всего человечества. Китобои-промысловики же выходили в море на собственный страх и риск, они, конечно же, тоже приобретали новые знания, но, к примеру, проблемы точности координат их волновали далеко не в первую очередь. Да и делились добытой информацией они в лучшем случае с коллегами.

Вообще же, сидя в теплой комнате, не так-то легко вообразить условия, в которых оказались тогда люди Василия Чичагова. Дабы почувствовать хотя бы отчасти это отчаянное сочетание труда и риска, вновь дадим слово его сыну Павлу, описавшему перипетии ледового плавания трех небольших деревянных корабликов в следующих весьма ярких выражениях:

Действия влажности, отвердевшей на парусах от мороза, бывали иногда таковы, что матросы, забирая рифы, или подбирая паруса, обламывали себе ногти, и кровь текла у них из пальцев. Затем являлась опасность от столкновений с плавучими ледяными горами, часто их окружавшими и грозившими их раздавить.

<…> Когда наши путешественники встречали эти горы изо льда <…>, они пользовались промежутками, которые образовались между горами; но когда последние сближались друг с другом, их оттаскивали на буксире шлюпками, чтобы отдалить от кораблей и расчистить проход. Для этой работы спускали человека на край льдины, он вонзал багор, держа его за верхний конец, к которому привязывал завозной канат, а последний протягивали на шлюпку, которая силой весел отводила льдину с пути плавания корабля. Но эта работа в возвышенных широтах была почти непрерывная и жестоко утомляла экипажи. К довершению беспокойства, им угрожало приближение плавучих льдов всякого рода и всяких величин, гонимых ветром между льдами сплошными, так что сквозь эти льды нельзя было рассмотреть никакого выхода, чтобы избежать смерти.

В первый раз, когда наши были в таком затруднительном положении, несомненно, что без присутствия духа начальника экспедиции малая эскадра, притиснутая к сплошному льду, могла, конечно, быть разбита льдами плавучими. В этой крайности было лишь одно средство к спасению, по счастью, явившееся как нельзя более кстати. Лишь только опасность была замечена, как начальник приказал и в то же время подал пример приблизиться, сколь возможно, к неподвижному льду и употребить часть экипажа с каждого корабля со всеми орудиями, какие только было возможно собрать, на то, чтобы прорубить во льду род бассейнов, могущих вместить каждый из трех кораблей. Едва эта работа была окончена, как плавучие льды стремительно ринулись на сплошной лёд, но корабли остались неприкосновенны, каждый в своей проруби, и тем избегли возможного крушения. Они оставались в этом положении до тех пор, покуда не переменился ветер, нагнавший плавучие льдины, и не увлек их обратно, чем дал возможность кораблям выйти из гаваней, ими устроенных (гаваней, можно сказать, превосходных), и продолжать свой путь.

16 июня флотилия легла в дрейф в Клокбайской бухте. Пополнив запасы воды и продовольствия, а также позволив команде непродолжительный отдых, Чичагов вновь двинулся в путь 6 июля. Сперва море было чисто, однако уже 11 числа вновь появились льды. А 13 числа «Чичагов» в тумане потерял остальные корабли экспедиции – их удалось обнаружить только после продолжительной пушечной стрельбы.

Непрерывно лавируя во льдах, экспедиция достигла к 20 июля 79? 13’ с.ш., и, наконец, 23 июля, будучи к северу от северной оконечности Шпицбергена, корабли достигли самой северной точки этого плавания – 80? 26’ с.ш. Следуя вдоль кромки сплошного льда, корабли затем сместились к югу до 78? 09’ с.ш., где 29 июля было решено возвращаться в Архангельск, поскольку во время плавания как Гренландского берега, так и проходу сквозь льды не усмотрели и потому заключили, что прохода нет. На Клокбайскую базу Чичагов решил не заходить, не видя в том надобности ни для себя, ни для зимовщиков. 6 августа прошли остров Кильдин, и 20 августа 1765 г. все три экспедиционных корабля бросили якоря на рейде Архангельска. Плавание было завершено, настало время подводить итоги и готовить отчеты.

Промежуточные итоги и баталии

Предварительный рапорт Чичагова об окончании плавания Адмиралтейств-коллегия получила уже 1 сентября, и рапорт этот ее не обрадовал. Найдя лишь одну серьезную формальную претензию к Чичагову – корректировку маршрута к северу сразу же по выходе из Клокбайской бухты – петербургские флотоводцы по сути обиделись на саму нашу планету, на то, что ее физическая география устроена не так, как им бы хотелось.

Чичагову Коллегия предписывала срочно ехать в Петербург со всей документацией, однако допускала и иное для него занятие:

Буде же и способнее к лучшему успеху в продолжении сего намерения, от них самих признано будет и обстоятельства дозволят, чтоб зимовать на Шпицбергене, какового от них предприятия коллегия, по известному их усердию, и ожидает в таковом случае отдается на их благоизобретение. Тогда же Чичагову сюда не ехать.

В переводе с канцелярского на человеческий, это означало следующее: "загладить неприятное ощущение от безрезультатного возвращения можно бессмысленной, но героической зимовкой на Шпицбергене вкупе с рискованным плаванием на него по позднеосеннему морю" – таковое и в самом деле было вещью беспримерной и никогда никем прежде не практикуемой. Слава Богу, Василий Яковлевич не повелся на эту провокацию! Вообще же – тот факт, что за три с половиной месяца тяжелейшего плавания не было потеряно ни только ни одного корабля, но и ни одной человечекой жизни, скорее стал Чичагову в вину, нежели в похвалу. Словно бы Адмиралтейств-коллегия действовала в русле старой нашей армейской поговорки: жертв нет – стало быть, не старались.

Как бы то ни было, Чичагову даже не позволили оставить свои корабли и их команду зимовать в сравнительно комфортном Архангельске. Подчиняясь приказу Адмиралтейств-коллегии, Василий Яковлевич распорядился отправить их под началом Бабаева на зимовку в малолюдную и лишенную серьезной инфраструктуры Колу. 5 октября, сразу же по отбытии Чичагова в Петербург, все три судна экспедиции вместе с приданными им двумя палубными ботами, груженными провиантом, вышли из Архангельска. Уже при подходе к Кильдину, 8 ноября, один бот, которым командовал мичман В. И. Пылаев, шквалистым ветром был выброшен на скалы и разбит вдребезги. Весь его груз погиб. Второй же бот удалось отстоять с большим трудом. Вот оно, ноябрьское северное море во всей красе – каково было бы плыть по нему на Шпицберген!

Но вернемся в начало 1766 года. Как бы то ни было, по прошествии некоторого времени, чиновники Адмиралтейств-коллегии, почувствовав, что сильного разноса от императрицы не будет, несколько смягчили свой критический тон в отношение действий Чичагова. На совещании 16 января 1766 года было принято решение о повторении плавания в новом году. Примечательно, что к этому времени Чичагов сам уже открыто придерживался мнения о тщетности попыток поиска прохода к полюсу. Это же мнение разделял и новый "научный руководитель" экспедиции – академик Ф.У. Т. Эпинус, занимавший в какой-то мере при дворе Екатерины то же место главного научного авторитета, что и Ломоносов при дворе императрицы Елизаветы Петровны. Тем не менее, Эпинус, допуская наличие пространства свободной воды вблизи окружающей (как ему казалось) Северный Полюс суши, утверждал, что некоторая вероятность успеха имеется и попытаться стоит – только необходимо выписать из Лондона хронометры Харрисона для более точного определения долготы. Хронометры, однако, так и не выписали, и, несмотря на это, 19 мая 1766 года суда экспедиции вышли из кольской Екатерин-гавани в море.

Попытка вторая и последняя.

Уже 27 мая эскадра достигла острова Медвежий, где увидела перед собой льды. Чичагов принял решение двигаться к Шпицбергену. К 30 мая дошли до 77? 23’ с.ш. 26? 31’ в.д., откуда стали склоняться к западу, находясь все время в виду льдов. 11 июня встретили голландский китоловный трехмачтовый галиот "Корнелиус". Его шкипер, плавающий в этих местах уже третий сезон, сообщил, что Гренландии никогда не видел и из-за льдов выше 77 градуса никогда не подымался. Также он сообщил с чужих слов, что в этой местности ежегодно бывает до сотни голландских судов, а также, что лет двенадцать назад множество голландских промысловиков затерло льдами на северной оконечности Шпицбергена. Тем не менее, голландцы не оставляют попыток проникнуть в те воды и каждый год в связи с этим теряют по одному-два корабля.  Пройдя еще 21 милю на северо-запад, экспедиция увидела сплошной обширный лёд, который посчитала прилегающим непосредственно к Гренландии. 16 июня счисленные координаты составили 78? 18’ с.ш. 17? 53’ в. д.  – созванные Чичаговым капитаны единогласно высказались за то, чтобы идти к Шпицбергену, дабы уточнить координаты, поскольку с 30 мая никаких астрономических наблюдений не производилось, и вероятность ошибки счисления была высока. Двинулись на восток и 18 июня увидели остров Земля Принца Карла, где попали в двухдневный штиль. Тогда же была взята обсервация, показавшая, что суда находятся на широте 78? 03’. Затем подул крепкий северный ветер, позволивший четыре дня спустя подойти к Клокбаю.

Во время стоянки в Клокбае Чичагову удалось пообщаться еще с одним голландским шкипером-китоловом, Яковом Юнге, пришедшим из Амстердама на судне "Санта-Анна". Это был опытный потомственный моряк, ходивший в море уже 22 года. Голландец сказал, что сам бывал на широте 81? и слыхал, что когда-то промысловые суда бывали на 83? и будто бы даже видели там землю через лёд. Юнге сказал, что промысловые суда гибнут здесь ежегодно, однако, добавил, что людей обычно удается спасти. Гренландию ему приходилось видеть через лед на широте 75? десять лет назад, при этом шкипер предполагал, что на 78?  имеется к ней проход, так как будто бы там некогда был выловлен кит с гарпуном, принадлежащим китобою, промышлявшему у Шпицбергена, – кит, как известно, должен время от времени всплывать для дыхания, а следовательно лед в силу указанного обстоятельства не сплошной.  

29 июня, пополнив запасы воды, вышли вновь в море. Была пасмурная со снегопадом погода, северный ветер заставил суда сместиться к югу до 76? 31’ Лишь 6 июля корабли вновь получили возможность идти на север. Пройдя за двое суток 36 миль по открытому, лишенному льда морю, Чичагов оказался 8 числа на 77? 48’ с.ш. 18? 53’ в.д. и встретил густой лед. Продвигаясь параллельно границе этих льдов, эскадра 16 июля подошла к северной оконечности Шпицбергена с координатами 79? 50’ с.ш. 27? 29’, где встретила не то 14, не то, по другим сведениям, 20 голландских промысловых судов, которые тут же почти все скрылись из виду, завидев нас. На следующий день ударил мороз, снасти на кораблях покрылись льдом. Эскадра Чичагова медленно продвигалась к северу, лавируя среди плавучих льдов и будучи постоянно в виду льдов сплошных. Вновь было замечено несколько иностранных судов. В двенадцатом часу – писал в своем журнале Чичагов –прилетела к нам на судно береговая птичка, видом наподобие чижика, и уповательно, что оная отлетела от берега в туман через лед и может быть, что от Гренландской  стороны (потому что на Шпицбергене таких птичек видать мне не случалось). И для того старались далее склоняться к западу и лавировали в видимую нами заливу с намерением, что не случится ли через лед увидеть землю. Пройдя эту заливу, суда достигли самой северной за весь поход точки с широтой 80? 30’, брошенный лот показал глубину в 110 саженей и песчаное с камнями дно.

 И, наконец, 18 июля суда экспедиции уперлись в кромку сплошного льда, вплотную сходящуюся с берегом Шпицбергена.

19 июля вернувшись к северной оконечности Шпицбергена, эскадра сошлась с несколькими голландскими флейтами. Опросив их шкиперов, Чичагов получил ряд весьма ценных сведений. Так, шкипер Ян Фос сообщил, что сам ходил до 80? , Гренландии не видел, но, со слов родственников, ее будто бы видели на  74?. По его наблюдениям, льды год от года становятся все мощнее и мощнее – он слышал рассказы, что еще 60 лет назад промысловики ходили почти вокруг Шпицбергена, тогда как ныне подобное невозможно. Фос видел в прошлом году суда Чичагова и решил, что русские идут на верную гибель…

По словам голландского моряка,  в 1758 г. во льдах у северной оконечности Шпицбергена пропало 15 голландских судов, в нынешнем, 1766 г., уже погибло одно английское судно, а в 1746 г. на широте погибло разом 20 судов под флагами разных стран – увлекшись преследованием стаи китов, они попали в сильный северный ветер, нагнавший льды, которые их и раздавили.

Другой потомственный шкипер, Андреас Класбей, презентовал Чичагову описание восточной стороны Шпицбергена до 77? , составленное его отцом, промышлявшим 30 лет кряду. Сам он подтвердил, что льды не позволяют сейчас обойти вокруг Шпицбергена. Еще один шкипер – некто Мооу – сообщил, что вел промысел в проливе между Шпицбергеном и островом Северо-Восточная Земля около 20 лет назад, однако сейчас туда не дойти из-за льдов.

Сопоставив услышанное с собственными наблюдениями, Чичагов собрал совет капитанов, каковой признал дальнейшее плавание бессмысленным и окончательно постановил возвращаться в Архангельск. На следующий день эскадра взяла курс на Клокбай. Чичагов пришел в Клокбай 30 июля. 7 августа, забрав остатки отряда Рындина и имевшийся в наличии провиант, объединенная эскадра вышла в Архангельск, куда за крепкими и противными ветрами прибыла лишь 10 сентября. Все постройки, а также 30 кубических саженей дров в Клокбае Чичагов распорядился сохранить – как видно, на случай продолжения экспедиции.

Окончательные итоги и выводы

15 сентября, пять дней спустя по возвращении в Архангельск, Чичагов отправляет отчетное донесение в Адмиралтейств-коллегию. По получении этих бумаг, Коллегия собралась для их рассмотрения и 27 сентября 1766 г. приняла решение о ликвидации экспедиции. Действия Чичагова были официально одобрены, в подтверждение чему приведем здесь заключительный указ Екатерины, последовавший, однако, после того, как приехавший в Петербург Чичагов представил пространную реляцию, описывающую трудности экспедиции и обосновывающую добытый ею "отрицательный результат": высокую степень доказанности отсутствия возможности пройти в Тихий океан через околополярные области. 

Желая оказать нашу милость и удовольствие за приложенное старание к достижению до повеленного предмета, бывших в некоторой экспедиции наших флотских офицеров, а именно: капитана бригадирского ранга Чичагова, капитана первого ранга Панова, капитана второго ранга Бабаева, капитан-лейтенантов Борноволокова, Пояркова, лейтенанта Рындина, всемилостивейше повелеваем нашей Адмиралтейской коллегии производить им вечный пансион, половину оклада того чина, в котором они во время сей экспедиции находились, не заменяя то в получаемое ими ныне или впредь окладное по чинам их жалованье, ниже воспрепятствовать им то должно к получению обыкновенного, по силе адмиралтейского регламента, пенсиона, которым по числу сделанных кампаний, при увольнении от службы, пожалованы бывают; оставляя на попечение Адмиралтейской коллегии награждение сделать и прочим бывшим с ними нижним служителям, которые то заслужили, дабы все, видя столь отличные наши милости, усердным и тщательным исполнением в таковых им порученных делах, такового же жребия достойными оказать себя старались. 21 декабря 1766 г. Екатерина.

Результат был принят к сведению – во всяком случае, больше подобных экспедиций государство не снаряжало, хотя и следило внимательно за периодически возникающими частными инициативами по отысканию пути на Камчатку.

http://www.polit.ru